Иван Айвазовский: мемуары

Армянский музей Москвы и культуры наций продолжает публикацию очерка-фантазии, где великий художник вспоминает о своей жизни.

***

Как-то раз после занятий шел я по Невскому и думал, что человек, не одаренный памятью, сохраняющей впечатления живой природы, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником - никогда. Движения живых стихий неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны - немыслимо с натуры.

Познав все это , как я  мог отказать в помощи своему племяннику – Эммануилу (Магдесяну – ред.), когда тот захотел пойти по моим стопам…И он попал сюда вольнослушателем. А Александр (Спендиаров – ред)! Скучную, серую жизнь своей Каховки он раскрашивал сам.  

С трех лет выделывал из бумаги разных птиц и животных, да так ловко, что его поделки я однажды прихватил с собой и показал в Академии. Плохие марши да салонные романсы писал он для нашего общества. А сейчас – его музыка звучит в Хельсинки, Риме, Вене! Так бы и писал песни для уличных музыкантов, если бы ни мать его Наталья Карповна! Ее отец Карп Селинов был моим двоюродным братом.

***

Я, как и любой мальчишка, мечтал о подвигах. Думал ли я когда-нибудь, что буду вместе плыть на борту военного корабля с прославленными русскими флотоводцами, будущими защитниками Севастополя -  с Лазаревым, Корниловым, Нахимовым, Истоминым… Дружба на всю жизнь. Этот десант в Субаши – мне потом говорили моряки, что я был отважен, мне было совестно слушать, эти моряки рискуют своими жизнями так часто, что о моей смелости и говорить не стоит.

Сам Михаил Петрович еще за 12 лет до моего рождения уже учился  в Петербургский морской кадетский корпус, а  в 1803 в числе 30 лучших гардемаринов был командирован для дальнейшего обучения на английский флот, где находился до 1808.  Служба на Балтике и участие в русско-шведской войне и в сражениях 1812 года, три кругосветных плавания. Второе  на шлюпе “Мирный” в составе экспедиции Ф.Ф. Беллинсгаузена к Антарктиде!

В Русско-турецкую войну 1828-1829 Лазарев руководил блокадой Дарданелл. Невероятные повороты судьбы!  В 1833 Лазарев командовал эскадрой, направленной в Босфор для оказания помощи турецкому султану в борьбе против восставшего вассала египетского паши Мухаммеда-али. И в том же году он уже командует Черноморским флотом и одновременно был военным губернатором Севастополя и Николаева. При нем было проведено коренное переустройство портов, крепости оснащены новейшими системами артиллерии. Лазарев положил начало созданию парового флота. Скончался в Вене, погребен в Севастополе. Когда я был представлен ему, он предложил мне перейти с «Колхиды» на линкор «Силистрия»  и изучить тонкости корабельного дела, конструкции военных кораблей.

***

Но вот и пришло время высадки в Субаши.  В последний момент обнаружили, что я  безоружен (еще бы!) и мне выдали пару пистолетов. Так и спустился в десантную шлюпку — с портфелем для бумаг и красок и пистолетами за поясом. Хотя моя  шлюпка в числе первых причалила к берегу, лично я  бой не наблюдал. Через несколько минут после высадки был ранен мой приятель художника — мичман Фредерикс. Не найдя врача, я  сам оказывает раненому помощь, а потом на шлюпке отправляю его на корабль. Но по возвращению на берег что же я вижу?! Сражение почти окончилось! Медлить было нельзя,  и я начал рисовать. Я увидел  берег, озаренный заходящим солнцем, лес, далекие горы, флот, стоящий на якоре, катера, снующие по морю, поддерживают сообщение с берегом… Миновав лес, я вышел на поляну; здесь картина отдыха после недавней боевой тревоги: группы солдат, сидящие на барабанах офицеры, трупы убитых и приехавшие за уборкой их черкесские подводы. Развернув портфель, я вооружился карандашом и принялся срисовывать одну группу. В это время какой-то черкес бесцеремонно взял у меня портфель из рук, понес показывать мой рисунок своим. Понравился ли он горцам — не знаю; помню только, что черкес возвратил мне рисунок выпачканным в крови… Этот «местный колорит» так и остался на нем, и я долгое время берег это осязаемое воспоминание об экспедиции…».