Историзм автобиографической книги Нины Берберовой «Курсив мой». Часть I
Нина Берберова — ключевая фигура русской эмигрантской литературы, профессор американских университетов и автор книги «Курсив мой» — воплотила в себе дух Серебряного века. С лёгкой руки поэта Андрея Вознесенского Берберову стали именовать «мисс Серебряный век» первой волны эмиграции.
«Мисс Серебряный век»
Нина Николаевна Берберова — писатель, поэт, выдающийся американский литературовед-славист, преподаватель Принстонского, Гарвардского и Ельского университетов, профессор. Её творчество относится к наиболее значительным явлениям первой волны русской эмигрантской литературы. Творческая близость к старшему поколению первой волны эмиграции (И.А. Бунин, Б.К. Зайцев, М.А. Алданов, Д.С. Мережковский, В.Ф. Ходасевич) определила формирование мировоззрения и эстетических принципов писательницы, соединив с особой средой, порождённой Серебряным веком русской культуры.
Благодаря советскому поэту Андрею Вознесенскому в 1989 году стал возможен первый приезд Берберовой в СССР для издания её книги «Курсив мой» (1969) и выступление в Центральном доме литераторов перед советскими читателями. С лёгкой руки Вознесенского Берберову стали именовать «мисс Серебряный век» первой волны эмиграции. И этот «титул» был очень символичен. Властительница дум и законодательница мод Серебряного века Зинаида Гиппиус посвятила Берберовой стихотворение «Вечно Женственное» (1927) из сборника «Отражения» (1938), увидев в юной Нине новое воплощение лирического образа Вечной Женственности:
Каким мне коснуться словом
Белых одежд Её?
С каким озареньем новым
Слить Её бытие?
О, ведомы мне земные
Все твои имена:
Сольвейг, Тереза, Мария…
Все они — ты Одна.
Гиппиус признала не только красоту и обаяние Нины Берберовой, но и большое литературное дарование начинающей писательницы и поэтессы, её яркую индивидуальность.
Нина Берберова. Источник
Нина Николаевна Берберова родилась 8 августа 1901 года в Петербурге в семье чиновника Министерства финансов Николая Берберова (армянского происхождения) и Надежды Карауловой (из татарского рода).
В 1922 году она переехала в Берлин с поэтом Владиславом Ходасевичем, где активно участвовала в литературной жизни, общаясь с такими деятелями, как с Максим Горький, Алексей Толстой, Андрей Белый, Николай Бердяев, Борис Зайцев и Виктор Шкловский. В 1925 году Берберова вместе с Ходасевичем переезжают в Париж, и начинается парижский период её эмиграции, продолжавшийся до 1950 года.
Берберова ярко проявила себя в поэзии и драматургии, а в эмиграции стала работать в разных прозаических жанрах, от рассказа до социально-бытового романа и автобиографии. Её романы «Последние и первые», «Повелительница», «Без заката» и «Мыс Бурь», а также циклы рассказов «Бианкурские праздники» и «Рассказы не о любви» стали значительными произведениями русской эмигрантской литературы. Она также создала беллетризованные биографии Чайковского и Бородина, эссе «Александр Блок и его время» и автобиографическую книгу «Курсив мой». После переезда в США в 1950 году Берберова преподавала русскую литературу в Йельском и Принстонском университетах, продолжая писать и публиковаться в таких изданиях, как «Новый журнал» и «Русская мысль». Её творческое наследие весьма обширно и разнообразно. Последние годы писательница жила и работала в Принстоне, умерла в Филадельфии, США, в возрасте 92 лет.
«Курсив мой»
В художественной автобиографии «Курсив мой» (1969) Берберова подводит итог не только своей жизни и творчества, но создает художественную панораму жизни России, Европы и США в XX веке, пишет коллективную биографию своих современников.
Хотя Берберова отрицала внешние влияния на «Курсив мой», исследователи отмечают сходство поэтики книги с автобиографией Александра Герцена «Былое и думы» и мемуарами Георгия Иванова «Петербургские зимы». Последняя книга, считающаяся образцом модернизации мемуарного жанра, повлияла на формирование литературного, а не документального стиля мемуарной прозы русской эмиграции XX века, во многом обусловленного кризисом традиционных эпических жанров. Это привело к расцвету мемуарной литературы, в которой писатели (Иванов, Одоевцева, Варшавский и др., включая саму Берберову) стремились художественно осмыслить трагедии XX столетия.
Историзм книги «Курсив мой» проявляется прежде всего в поэтике композиции книги. Композиционно книга состоит из семи глав, а образы из названий глав писательница охарактеризовала как «систему личных символов», последовательно сменяющих и упраздняющих друг друга. Большинство символов — реминисценции сюжетов из Библии и Евангелия, ключи к пониманию авторского замысла книги в художественном освоении истории XX века. В семи главах объединены автобиографическое повествование о жизни Берберовой, литературные портреты, эссе, зарисовки о писателях, общественных деятелях, авторские отступления о философии, политике, литературе, переписка Берберовой с героями её повествования, путевые очерки, афоризмы, дневниковые записи, диалоги и монологи других лиц.
Ровесница XX века Берберова представляет исторические события сквозь призму личного восприятия, фокусируясь на ключевых фигурах политики и литературы. Её интерес сосредоточен не на внешних или внутренних изменениях людей, а на трансформации их «образов» — совокупности символов и знаков, раскрывающихся в историческом и синхронном контекстах.
Первая глава «Гнездо и муравьиная куча»
Первая глава — «установочная» для понимания формирования характера и мировоззрения автора. Берберова создает образы-символы человеческих сообществ, в которых проходили её детство и отрочество. Эти образы противопоставляются друг другу: образ «гнезда» — олицетворение семьи как «биологической обязанности» быть вместе. Напротив, образ «муравьиная куча» — символ творческого сосуществования людей. Берберова пишет, что всегда восставала против семьи как «гнезда».
В этой главе Берберова рассказывает о происхождении рода Берберовых, жизни прадеда, деда и отца: «Дед мой со стороны отца, Иван Минаевич Берберов, был потомком тех безыменных армян, которые в силу сложного исторического процесса в середине восемнадцатого века оказались на южном берегу Крыма в крайне бедственном положении. Об этом Потемкин донёс Екатерине. Она решила вывести этих людей из Крыма и дала им землю на берегу Дона, при впадении его в Азовское море, в непосредственной близости от казацких станиц и города Ростова, чтобы они могли построиться и начать новую жизнь, занимаясь торговлей и ремёслами. Это, конечно, соответствовало её крымской политике. В центре городка Нахичевани (названного так в честь Нахичевани — закавказского, старого армянского города) я помню перед армянским собором <…> огромный бронзовый памятник Екатерине, с надписью: “Екатерине Второй благодарные армяне”. <…> Дела армян на новом месте пошли завидно хорошо. Деда Ивана Минаевича его отец (видимо, имевший средства) послал в конце 1850-х годов учиться медицине в Париж. <…> Из Парижа дед вернулся врачом, женился, имел семь сыновей и одну дочь и стал известен в округе как доктор-бессребреник, образованнейший из людей своего поколения, обитателей этого — не губернского и не уездного, но какого-то особого, не похожего на другие южно-русские центры, городка». <…> Из семи его сыновей мой отец, Николай Иванович, был третьим. Все мальчики были постепенно посланы в Москву, учиться в Лазаревском институте восточных языков».
В эссе о своих детских годах этой главы Берберова признает, что в детстве, отрочестве и юности только отец оказывал на формирование её личности решающее влияние: «Он никогда не был для меня олицетворением власти, силы, авторитета, воли, и потому я так любила его. Между тем, уж, конечно, в нём не было ничего женственного и слабого, безвольного и вялого, он и теперь, когда я пишу о нём, кажется мне воплощением мужского и только мужского начала, и я не часто в жизни встречала такого цельного в этом смысле человека среди людей не только моего, но даже и его поколения. Но в нём я не замечала попыток охранять меня, защищать меня, вести меня, направлять меня, и это-то и делало его для меня таким драгоценным. <…> Я вижу отца рядом с собой, рука его в моей руке или моя — в его. Мы идём рядом, я делаю большие шаги или он делает маленькие, и мы говорим о чём-то, всегда существенном, всегда интересном, в равном удивлении перед миром и остальными людьми, идущими мимо нас».
Берберова пишет, что она любила мать, но относилась к ней критически: «Мою мать я любила — и не любила, часто разлюбляя её и потом опять влюбляясь в неё. Я начала судить её гораздо раньше, чем начала судить отца». Писательница осуждала мать, выросшую в помещичьей семье и принадлежавшую к поколению рождённых в 1880-х годах. Лучшие представительницы этого поколения, по убеждению Берберовой, смогли освободиться от ненавистной фальши и условностей «эпохи королевы Виктории и бабушки Ольги Дмитриевны Карауловой», осознать себя личностями. Однако мать Нины этого не сделала: «И страх, и недоумение перед нашим будущим, страх … разрыва двух наших поколений, разлома внутри нашего класса и перерыв нашей общей истории, предчувствие распадения их незыблемой вселенной сделали её такой? <…> А мир королевы Виктории, Франца-Иосифа и Александра Третьего развалился все равно!»
Развитию критического отношения к действительности у юной Нины способствовало её обучение в либеральной частной гимназии С.М. Михельсон. По воспоминаниям Берберовой, открытие таких гимназий стало возможно только после 1905 года. В конце первой главы «Гнездо и муравьиная куча» Нина Николаевна вспоминает о своём интересе к новому в искусстве. Так, она узнала об Анне Ахматовой, а также о символизме, акмеизме, новой музыке и театре и вообще о культуре Серебряного века от своей гимназической преподавательницы французского языка Татьяны Адамович, сестры поэта Георгия Адамовича, ученика Николая Гумилёва.
О трагизме судьбы своего поколения ровесников века Берберова говорит в этой главе, объясняя причины своего неприятия «гнезда»: «Тёплый дом, ненавистный мне инкубатор, выращивает людей, чтобы выпустить их в стихию войн, революций, осад, бомбёжек, лагерей и расстрелов, в стихию атомных бомб. Моё поколение — первое, которое может не умереть, но рассыпаться в пыль. И эшелоны, уходящие за полярный круг, и корабли, тонущие в океанах, и голодная смерть на городской скамейке чужой столицы — всё предстоит всем. Ничто не предписано, всё возможно».
Вторая глава «Бедный Лазарь»
В названии второй главы содержится реминисценция притчи Иисуса Христа о безымянном богаче и умирающем от голода и болезни Лазаре, изложенная в Евангелии от Луки (глава 16, стихи 19-31). Богатый человек одевался в порфиру и каждый день пиршествовал великолепно. Бедный Лазарь, в струпьях и голодный, лежал у ворот дома богача и желал получить крохи со стола богача. Богач и Лазарь умирают. Лазаря ангел переносит в рай, «на лоно Авраамово», тогда как богач попал в ад и мучается. Богач видит Авраама и Лазаря и молит Авраама послать ему Лазаря, чтобы тот облегчил его муки, но Авраам резко отказывает богачу в этом, так как между раем и адом существует непреодолимая преграда.
Глава «Бедный Лазарь» повествует о юности автора в революционной России: жизни в Петрограде, переезде семьи Берберовых в голодную полупустую Москву, а затем бегстве Берберовых на занятый белыми юг, в Нахичевань, в родовой дом своего деда, в спасительный круг друзей и родственников. Смысл реминисценции о бедном Лазаре заключается в том, что в даже в мытарствах голодной революционной ранней юности Нина Николаевна везде искала и находила те крохи с пиршественного стола — необходимые для её становления как личности и писателя знания, идеи и людей. В этой главе она рассказывает о возвращении в 1920 году в родной Петербург (уже тогда Петроград). Берберова вспоминает об учёбе в Институте истории искусств графа Зубова. В это время молодую писательницу принимают в Петроградский союз поэтов. Берберова посещает собрания в знаменитом Доме искусств (Дом Мурузи), где состоялось её знакомство с Ходасевичем. Нина Николаевна повествует и о жизни с Ходасевичем в его квартире в Доме искусств. Общение с представителями литературного объединения молодых советских писателей «Серапионовы братья» оказало на становление Берберовой как писателя решающее влияние. Вторая глава завершается эссе Берберовой об их тайном отъезде с Ходасевичем в июне 1922 году с петроградского вокзала в Берлин. Берберова подчеркивает, что уже тогда размышляла о России не лирически-образно, а исторически: «Россия не была для меня Пушкиным только. Она вообще лежала вне литературных категорий, как лежит и сейчас, но в категориях исторических, если под историей понимать не только прошлое и настоящее, но и будущее».
Третья глава «Товий и Ангел»
Глава третья «Товий и Ангел» — воссоздание исторической панорамы жизни «русского» Берлина, «русской» Праги. Берберова пишет литературные портреты, зарисовки, эссе о героях этой главы — Максиме Горьком, Алексее Толстом, Андрее Белом, Марине Цветаевой, Николае Бердяеве, Романе Якобсоне, Борисе и Вере Зайцевых.
В эту главу вошли и путевые очерки Берберовой о посещении Венеции и Рима с Ходасевичем, и колоритные зарисовки Парижа «ревущих» 1920-х годов, а также повествование о переезде в 1925 году Берберовой и Ходасевича в Париж. Название третьей главы «Товий и Ангел» — реминисценция легенды из Книги Товита Ветхого Завета. Товий — сын благочестивого Товита из Галилеи и его жены Анны. Товий был послан отцом в Рагу Мидийскую, чтобы забрать десять талантов серебра, отданных Товитом Гаваилу на хранение. В дорогу был нужен попутчик, и Товий нашёл Рафаила, не зная о том, что он — Ангел. Они пошли в путь. В паре Ангел был ведущим, Товий — ведомым. Этот миф воспринимался Берберовой как личный и символизировал жизнь вдвоем с Ходасевичем в Берлине и довоенном Париже, когда ведущий и ведомый меняются местами со временем. В 1920-х годах Берлин стал признанной культурной и литературной столицей русской эмиграции, тесно связанной с Советской Россией, поэтому эмиграция туда Ходасевича и Берберовой была закономерна.
Однако в середине 1920-х годов стало очевидно, что между Советской Россией и Западом возникла не только идеологическая, но и цензурная преграда. Русская книга, изданная в зарубежных издательствах, перестала допускаться в СССР. Берлинские издательства, ориентировавшиеся на советский рынок, разорялись, закрывались многочисленные русские периодические издания. Поэтому в 1923 году из-за невозможности заработать в Берлине Берберова и Ходасевич решились на время переехать в Прагу и далее в Мариенбад. В Праге Берберова общается с Мариной Цветаевой и Романом Якобсоном. Нина Николаевна делает литературную зарисовку о Цветаевой, в которой очень точно предугадывает её трагическую судьбу. И видит причины этого в особом психологическом и поэтическом непреодолимом «отщепенстве» Цветаевой и её приверженности к ненавистному Берберовой «гнезду».
Одним из центральных в главе «Товий и Ангел» является этюд Берберовой о личной и творческой «двуострой» драме Андрея Белого. Берберова дает точный психологический портрет Белого и определят причины его кризиса. Писательница говорит об отъезде Андрея Белого в СССР как о драматическом, но предсказуемом и неизбежном явлении.
В 1923–1924 годах Берберова и Ходасевич посещают Максима Горького в Сорренто, которому Берберова помогает как переводчик в его переписке с Роменом Ролланом. Этюд о Горьком — ключевой в главе «Товит и Ангел». По мнению Берберовой, Горький исторически вышел из XIX века, соединил поколение ровесников XX века с русской литературой и самой Россией XIX века. Однако Берберова не признавала актуальность произведений Горького в XX веке, категорично заявляя: «Горькому не было места в моей жизни». Она мирилась с его присутствием в литературе только как легенды. Однако дома Горького в Берлине и чешском Мариенбаде, по признанию Нины Николаевны, были центрами общественной и литературной жизни русского зарубежья. Берберова вспоминала: «Кто только не бывал в те годы у Горького — я говорю о приезжих из Советского Союза. Всех не перечислишь. Список имен, между 1922 и 1928 годом, мог бы начаться с народных комиссаров и послов, пройти через моряков советского флота, через старых и новых писателей и закончиться сестрой М.И. Цветаевой, Анастасией Ивановной…»
Владислав Ходасевич, Мария Закревская-Будберг, А.М. Горький, Нина Берберова. Сан-Аньело, 1924 год. Источник
Берберова пишет о своих наблюдениях об отношении Горького к классикам и современникам. Она отмечает, что Горький очень тяжело переживал идеологический разрыв с Буниным: «Бунин был в эти годы его раной: он постоянно помнил о том, что где-то жив Бунин, живет в Париже, ненавидит советскую власть (и Горького вместе с нею), вероятно — бедствует, но пишет прекрасные книги и тоже постоянно помнит о его, Горького, существовании, не может о нём не помнить. Горький до конца жизни, видимо, любопытствовал о Бунине».
В апреле 1925 года Берберова и Ходасевич переезжают в Париж. Тогда там было сосредоточено большое количество эмигрантских организаций, союзов, объединений, землячеств. Там появились академические организации и институты, а также располагался штаб созданного генералом П.Н. Врангелем в 1924 году Русского общевоинского союза (РОВС) — главной организации белой эмиграции, объединявшей всех чинов белых армий за рубежом. В Париже предвоенных лет работали редакции крупнейших русских газет и журналов.
Главу «Товий и Ангел» Берберова завершает великолепной короткой зарисовкой-эссе о Париже как особом символе, знаке: «Париж — не город, Париж — образ, знак, символ Франции, её сегодня и её вчера, образ её истории, её географии и её скрытой сути. Этот город насыщен смыслом больше, чем Лондон, Мадрид, Стокгольм и Москва, почти так же, как Петербург, Нью-Йорк и Рим».
В своих мемуарах Нина Берберова воссоздает картину русского Парижа 1920-30-х годов, описывая районы компактного проживания эмигрантов (XV и XVI округа, Пасси, Бианкур, пригороды) с их церквями, магазинами и кафе. Особое внимание уделяется Монпарнасу, где в кафе «Ротонда» собиралась русская литературная элита, формируя образ «молодого русского эмигрантского писателя», сочетающего в своем творчестве лучшие черты русской и европейской культур, о чём Берберова рассказывает в главах «Товий и Ангел», «Гордые фигуры на борту кораблей» и «Черная тетрадь».
Источники:
1. Азаров Ю.П. Диалог поверх барьеров. Литературная жизнь русского зарубежья: центры эмиграции, периодические издания, взаимосвязи (1918–1940). Москва, 2005;
2. Берберова Н.Н. Курсив мой: Автобиография / [Вступ. ст. Е.В. Витковского]. Москва: Согласие, 1999;
3. Винокурова И. Нина Берберова: известная и неизвестная. СПб., Academic Studies Press. «Библиороссика», 2023 (Серия «Современная западная русистика» = «Contemporary Western Rusistika»);
4. Демидова О.Р. Мемуарная проза «незамеченного поколения» // Литературоведческий журнал. 2008. № 22;
5. Струве Г.П. Русская литература в изгнании. Париж; Москва, 1996;
6. Яновский В. Поля Елисейские. Книга воспоминаний. Париж, 1983.