Музыкальный кочевник: интервью с альтистом Максимом Новиковым
От Берлинской филармонии до Большого зала Санкт-Петербургской — альтист Максим Новиков покоряет слушателей по всему миру. Выпускник Московской консерватории, ученик Юрия Башмета, он сотрудничает с ведущими оркестрами и дирижёрами, такими как Кирилл Петренко и Константин Орбелян. Основатель фестиваля Spring Music Academy и участник международных проектов, Максим Новиков рассказал о своём творческом пути, сотрудничестве с современными композиторами и опыте проведения международных музыкальных фестивалей.
Максим Новиков. Автор фото: Марис Морканс.
— Максим, давайте поговорим о судьбе армянской музыки в современном мире: играют Хачатуряна, поют Комитаса, а звучание новой музыки отпугивает, не прививаются в филармонической практике новые имена. Почему так?
— Интересный вопрос! Но речь здесь может идти не только об армянской музыке, а о музыке любой страны. Само государство должно поддерживать культуру, творческих людей. Безусловно, армянские композиторы и без поддержки государства способны на многое, о чём мы сегодня ещё поговорим. Но гораздо более интересно, какие возможности могут открыться при наличии поддержки.
У меня был такой интересный случай. Однажды я возил 9 молодых певцов (их отобрали по видеозаписям, которые я помогал им сделать) на международный конкурс вокалистов в Риге. Я искал финансовую поддержку, потому что хотел, чтобы молодые люди не тратили свои средства. В первую очередь, конечно, я пошёл к прежнему министру культуры и попросил о помощи. Он удивился, что это за такой конкурс, где отобрали целых 9 армян. А конкурс Витола очень престижный и серьёзный, и мы привезли оттуда три премии! Это я к тому, что, если государство поддерживает, тогда всё получается. О чём говорить, если самый крутой композитор, на мой взгляд, который существует — Эдуард Айрапетян — в Москве практически никому не известен? А он — старой закалки — не будет бегать за кем-то. Но если где-то звучит его музыка, то люди впадают в шок от того, насколько она хороша.
Так что едва ли речь идёт о современности/несовременности. Дело в помощи и поддержке: если у тебя её нет, то о тебе никто не узнает. К сожалению, профессия композитора так устроена: если не будет кого-то, кто хорошо сыграет и организует концерт, тогда никто о композиторе и не услышит.
— Как Вам удается вдохновлять композиторов писать музыку специально для Вас?
— Я много размышлял над этим и пришёл к однозначному выводу. Композитору важно видеть отдачу: как его замысел воплощается в жизнь, как исполнение раскрывает новые грани произведения, делает его ещё более масштабным и интересным. Тогда он с удовольствием слушает собственную музыку! К тому же, я часто выступаю не один, а с известными музыкантами, приглашаю коллег. Например, пьесу Ваче Шарафяна Light-Drop Pearls я играл с великолепным немецким кларнетистом Энди Майлсом, первым кларнетом Кельнского оркестра WDR. После первых нот мы остановились и обменялись впечатлениями: он сказал, что никогда не играл с таким альтистом, а я — что не представлял, как может звучать кларнет. Композитору необходим «свой» исполнитель, с которым возникает творческое взаимопонимание, рождающее настоящие шедевры.
— Поговорим подробнее о Шарафяне. Он, пожалуй, самый известный в мире композитор своего поколения из Армении.
— Да, Ваче — удивительный человек. Он умеет находить общий язык со всеми, что редкость для композиторов, зачастую довольно вспыльчивых. В своё время он удачно попал в проект «Шёлковый путь», организованный американским виолончелистом Йо-Йо Ма. У него очень самобытная музыка.
— В чём её особенность?
— Настоящий визуальный орнамент в музыке встречается нечасто. А Шарафян словно рисует звуками. И это не столько армянская черта, сколько характерная особенность региона. Да, иногда проскальзывают армянские мотивы, но рядом могут быть арабские или персидские. Поэтому Шарафян органично вписался в концепцию «Шёлкового пути», где музыканты используют различные инструменты Западной Азии, создавая удивительное сплав культур. В музыке Шарафяна есть волшебство: он будто вспоминает забытую сказку и сочиняет новую, со своими неповторимыми орнаментами. Для меня он сделал обработку Dle Yaman — знаменитого произведения Комитаса. И даже здесь он сумел переосмыслить её настолько, что получилось совершенно новое произведение!
— Интересна ещё одна вещь Шарафяна, посвящённая Вам, — Vi O La. По-итальянски это «альт», но это ещё и начальные буквы латинского изречения vita origo laudis («жизнь — источник похвалы»). Мы уже говорили об армянской идентичности, выраженной в орнаментальности. Вы играли это сочинение в Риге, а художник Кеворк Мурад рисовал орнаменты. Но у Шарафяна эта идентичность выходит за рамки Армении! А как с этим обстоит дело у старшего поколения, например, у его тестя Эдуарда Айрапетяна?
— Он очень мало известен в мире, но он из поколения титанов послевоенного авангарда. Если это можно назвать авангардом.
— В своей предыдущей статье я как раз говорил про то, авангард это или не авангард, и как он воспринимался.
— Да, это очень условное название — авангард. Потому что стиль — это человек в первую очередь. И, соответственно, то же самое мы можем сказать об Айрапетяне. У него свой почерк — очень заметный, есть свои ходы, по которым слышно — это написано Эдуардом Айрапетяном.
— Как вы думаете, почему его так мало играют?
— Ну, скажем так: музыка Айрапетяна — это сложно. Это сложно слышать и это сложно играть. Чудовищно сложно. Он мне написал альтовый концерт, который мы с ним даже назвали Concerto per viola massimo, то есть «Максимальный концерт». Я учил его полтора года.
. Я даже спросил, не влюбился ли он. Вообще, у него музыка очень драматическая, трагическая — сейчас такое время. А слушатели не хотят драму, они хотят лёгкое. И желательно короткое. Но это не Айрапетян. У него ты должен сесть и прожить музыку. Нельзя, чтобы симфония Шостаковича длилась пять минут. Ты должен слушать все 38. Также и у Айрапетяна.
У него есть чудесная музыка к балету — «Жар-бабочка», так это можно перевести. Это произведение написано для потрясающей сказки. И, когда ты его слушаешь, то существуешь внутри этой истории, видишь волшебные театральные образы. Её играл Сергей Смбатян со своим оркестром в Берлинской филармонии. Большое спасибо ему и тем людям, которые играют!
. А в Москве больше ста оркестров, считая камерные!
— Теперь о личном. Как Вы оказались в Ереване? Знаю, что Вы жили ещё и в Италии, и в Риге. А беседуем мы в Москве…
— Наверное, я просто странный человек. В 1998 году я уехал в Китай, потому что здесь музыкальная жизнь (в материальном плане) рушилась, а мне предложили там работу. Я увлекся оркестровой работой, но всегда мечтал быть солистом. На это не хватало времени, нужно было восстановить технику. А сольная карьера — это сложный, тернистый и, скажем так, малобюджетный путь. То есть бюджет как раз должен быть большим, но искать его приходится не самому исполнителю. И я занялся сольной карьерой. Вернулся в Москву, но в какой-то момент понял, что не могу здесь жить. У меня тогда родился ребёнок. Помню, как выходил с ним гулять, и приходилось поднимать коляску на руках, чтобы обойти машины и попасть на дорожку в парк. В магазинах я проводил по полтора часа в поисках нормального молока. В какой-то момент я не выдержал, и мы уехали в Ригу. Я много играл латвийских композиторов, особенно Георгия Пелециса. Для меня писали также Айвар Калейс, Артур Максатс, Анна Вейсмане. Но потом и там возникли межнациональные проблемы, и я решил уехать. Мы отправились в Ереван, где у нас были друзья. С 2014 года я живу там. А теперь снова присматриваюсь к Москве.
— А в каких городах Армении, кроме Еревана, Вы играли?
— Я играл во всех городах, включая Степанакерт. Это был 2008 год. Давайте вернёмся к армянской музыке. Мы говорили о Ваче Шарафяне, но есть ещё Сурен Багратуни и Левон Амбарцумян. Его исполняют довольно часто, и он много пишет для тех, кто его играет. Такие солисты, как Йо-Йо Ма, могут помочь композитору один раз, а дальше он должен сам пробиваться. А есть те, кто поддерживает постоянно. Например, камерный хор «Ховер». Они регулярно исполняют современную музыку, устраивают целые шоу, и Шарафян всегда есть в их программе.
Беседовал композитор и музыковед Фёдор Софронов
Обложка: Максим Новиков. Автор снимка Евгений Евтюхов.
